Хорал [litres] - Кент Харуф

подушек, штор, шлангов для душа – и постучали в дверь управляющего. Он впустил их и заплатил быстро, безразлично, без возражений, и они вышли на улицу и поехали по Второй, взяли плату в универмаге Шульте, затем остановились возле кондитерской Брэдбери, перед большой витриной со свадебными тортами.

Айк сказал:

– Хочешь сначала сюда или наверх?

– Наверх, – ответил Бобби. – Хочу закончить с ней.

Они оставили велосипеды и открыли заднюю дверь в здание, вошли в узкое темное фойе. Там на картонной доске с оборотной стороны двери висели черные почтовые ящики, на полу стояла пара мужских туфель. Мальчики поднялись по ступенькам и наверху прошли по длинному темному коридору, который вел к пожарной лестнице над переулком. За какой-то дверью лаяла собака. Они остановились у последней двери, на коврике еще лежала утренняя газета «Денверские новости». Айк поднял ее и постучал, и они встали, склонив головы, глядя в пол, прислушиваясь. Постучал снова. Теперь они услышали, что она подходит к двери.

– Кто это?

Ее голос звучал так, будто она не говорила ни с кем несколько дней. Она кашляла.

– Мы хотим взять плату за газету.

– Кто?

– Разносчики газет.

Она открыла дверь и посмотрела на них.

– Заходите, мальчики.

– Два с половиной доллара, миссис Стирнз.

– Заходите.

Она прошаркала в квартиру, и они вошли следом. В комнате было слишком жарко. Жара была удушающей, а комната завалена всевозможными вещами. Картонными коробками. Бумагами. Грудами одежды. Стопками пожелтевших газет. Цветочными горшками. Стоял вентилятор на «ноге». И еще один, квадратный. Вешалка для головных уборов. Лежала коллекция каталогов «Сирз». Гладильная доска разложена у стены, на ней свалены пакеты из продуктового. Посреди комнаты в деревянном шкафу на полке стоял телевизор, а его венчал еще один, переносной. Напротив шкафа располагалось кресло, с потертых подлокотников свисали полотенца для рук, а в стороне, у окна, примостился выцветший диван.

– Ничего не трогайте, – сказала она. – Сядьте там.

Оба сели на диван и смотрели, как она ковыляет по комнате с двумя железными палками. На полу был проход между коробками и стопками бумаг, она прошла к креслу, с болью опустилась в него и поставила серебристые палки между коленями.

На старухе было тонкое домашнее платье в цветочек и с длинным фартуком. Еще у нее был горб и слуховой аппарат, желтые волосы собраны сзади в пучок, а голые руки конопатые и в пигментных пятнах, кожа выше локтей свисала складками. На тыльной стороне ладони виднелся неровный фиолетовый синяк, похожий на родимое пятно. Усевшись, она взяла уже зажженную сигарету, затянулась и выдохнула серый дым к потолку. Смотрела на мальчиков сквозь очки. Ее губы были ярко-красными.

– Ну, – сказала она. – Я жду.

Они взглянули на нее.

– Говорите же, – сказала она.

– Два доллара пятьдесят центов, миссис Стирнз, – сказал Айк. – За газету.

– Это не разговор. Это всего лишь дело. Что с вами такое? Как там погода?

Они повернулись и посмотрели сквозь тонкую занавеску, закрывавшую окно, – та сильно пахла пылью. Из окна открывался вид на переулок.

– Солнечно, – сказал Бобби.

– Ветра сегодня нет, – добавил Айк.

– Зато листопад.

– Это не погода, – возразил Айк.

Бобби повернулся и взглянул на брата.

– Все равно как-то относится к погоде.

– Не относится.

– Не спорьте, – оборвала их миссис Стирнз.

Она вытянула морщинистую руку вдоль широкого подлокотника и стряхнула пепел с сигареты.

– Что вы проходите в школе? Вы ведь ходите в школу?

– Да.

– Ну.

Они промолчали.

– Ты, – сказала она. – Старший. Как тебя зовут?

– Айк.

– В каком ты классе?

– В пятом.

– Как зовут твою учительницу?

– Мисс Кин.

– Толстая и высокая? С массивной челюстью?

– Наверно, – сказал Айк.

– Хорошо она учит?

– Она разрешает нам делать самостоятельную работу в своем темпе. Учит нас у доски, учит писать. Еще она копирует наши сочинения и показывает в других классах.

– Так она хорошая учительница? – уточнила миссис Стирнз.

– Но как-то она сказала заткнуться одной девочке.

– Правда? Почему?

– Та не хотела сидеть кое с кем за одной партой.

– С кем она не хотела сидеть?

– С Ричардом Петерсоном. Ей не нравилось, как он пахнет.

– Ну да, – признала миссис Стирнз. – У его родителей молочная ферма. Так ведь?

– Он пахнет коровником.

– Вы бы тоже так пахли, если бы жили на ферме и работали там, – сказала миссис Стирнз.

– У нас лошади есть, – сообщил Айк.

Айва Стирнз разглядывала его какое-то время. Казалось, она обдумывает его замечание. Затем затянулась, вынула сигарету изо рта. Повернулась к Бобби.

– Ну а ты? – спросила она. – Как зовут твою учительницу?

– Мисс Карпентер, – ответил Бобби.

– Как?

– Мисс Карпентер.

– Я ее не знаю.

– У нее длинные волосы и…

– И что? – спросила миссис Стирнз.

– Она всегда носит свитеры.

– Неужели?

– Почти всегда, – подтвердил он.

– И что ты знаешь про свитеры?

– Ничего особенного, – сказал Бобби. – Наверно, они мне нравятся.

– Ха, – воскликнула она. – Ты слишком мал, чтобы думать про женщин в свитерах.

Похоже, она засмеялась. Это был странный звук, неловкий и неуверенный, будто она не знала, как это делается. Затем она вдруг закашлялась. Это она умела. Голова откинулась и лицо потемнело, пока впалая грудь тряслась под фартуком и домашним платьем. Мальчики следили за ней краем глаз, завороженные и напуганные. Она поднесла руку ко рту, закрыла глаза и прокашлялась. Тонкие дорожки слез побежали из глаз по щекам. Наконец она успокоилась, а затем сняла очки, достала мятый «Клинекс» из кармана фартука, промокнула глаза и высморкалась. Надела очки снова и взглянула на братьев, наблюдавших за ней с дивана.

– Никогда не курите, мальчики, – проговорила она.

Ее голос превратился в хриплый шепот.

– Но вы же курите, – возразил Бобби.

– Что?

– Вы курите.

– А почему, по-твоему, я это говорю? Хотите закончить, как я? Старухой, предоставленной самой себе, в квартире, которая ей даже не принадлежит? Жить на верхнем этаже над грязным переулком?

– Нет.

– Тогда не курите, – повторила она.

Мальчики посмотрели на нее, потом окинули взглядом комнату.

– Но разве у вас нет родственников, миссис Стирнз? – спросил Айк. – Кого-то, с кем можно было бы жить?

– Нет, – ответила она. – Уже нет.

– Что с ними случилось?

– Говори громче. Я тебя не слышу.

– Что случилось с вашей семьей? – спросил Айк.

– Они все разъехались, – сказала она. – Или умерли.

Они уставились на нее, ожидая, что еще она скажет. Они не могли придумать, что ей следует делать, как ей исправить свою жизнь. Но она больше не говорила об этом. Вместо этого она, похоже, смотрела мимо них в сторону зашторенного окна, выходившего на переулок. За стеклами очков ее глаза были бледно-голубыми, как тончайшая бумага, и белки тоже казались голубоватыми,